Да, видно, не так уж и много осталось нас, местных жителей, которые пережили фашистскую оккупацию в родном городе. Кого уж нет, кто уехал, кто был мал и плохо помнит, а кто теперь в престарелом возрасте и трудно писать о пережитом. Мне тогда едва минуло 8 лет, но до сих пор в памяти живы те страшные дни.

Ясно помню 11 ноября 1941 года. Мы жили на улице Пушкинской в большом красивом, деревянном доме. Нас у мамы было четверо. А в другой половине дома жила семья маминого брата с тремя детьми. Он и наш папа воевали на фронте.

Было около 10 часов утра. Мама с тётей ушли в заготзерно, там местным жителям раздавали бесплатно зерно, чтобы оно не досталось фашистам. Мы оставались одни, и собрались все в одной комнате. Вдруг слышим гул самолетов (а тогда пролетающий над городом самолет был редкостью), и все кинулись к окнам.

Хорошо помню эти три больших самолета с красными звездами на крыльях, которые летели со страшным ревом и очень низко. (Очевидно, фашисты прибегли к этому трюку, чтобы обмануть бдительность наших защитников). Вдруг раздался страшный грохот, из окон посыпались стекла, со стен и потолка полетела штукатурка, в передней комнате погас свет.

Мигом отпрянули от окон, к счастью никого не поцарапало стеклами, схватили малышей и выскочили в коридор. Двоюродная сестра (она была немного старше остальных) зачем-то схватила с кровати перину и бросила её в коридоре на пол.

Чтобы попасть в подвал и спрятаться от бомбежки, надо было пройти двором. Но нам было страшно выглянуть из дома, так как раздавались артиллерийские залпы (город одновременно был подвергнут артиллерийскому обстрелу), поэтому мы все сгрудились в тёмном коридоре, тесно прижавшись, друг к другу на этой перине.

Сверху на нас что-то сыпалось с потолка, малыши плакали. Мы их утешали и так в коридоре пережили этот вражеский налёт на город. A потом пришли мама с тётей, обрадовались, что все мы живы. Они рассказали, что на территории заготзерна тоже было очень страшно. Фашисты с самолетов обстреляли мирных жителей стоящих в очереди за зерном. И хотя все во время обстрела легли на снег, но позже мы узнали, что погибло 47 человек. Видела, как везли на нескольких подводах эти окоченевшие, скрюченные трупы ни в чём не повинных мирных людей. Страшное было зрелище.

А часа в три дня за нами приехала тётя с "Шахтёрки". Когда мы выехали на улицу Урицкого, нас остановили и не пустили дальше наши солдаты. Оказывается, посреди шоссе, напротив того места, где сейчас находится здание детской музыкальной школы, лежала невзорвавшаяся бомба. (Всего на город было сброшено три бомбы). Мне она показалась величиной с хорошего поросёнка.

У тёти на "Шахтёрке" было тесно, народу собралось много. Помню: мы уже легли спать на полу, когда вошли погрется наши партизаны. Утром, 15 ноября, мы вышли погулять. Видим, на плотину въезжают... четыре мотоциклиста, а за ними машины с солдатами в незнакомой для нас одежде. Это были фашисты. Мотоциклисты остановились, подошли к пожилому мужчине, один из них протянул руку. Тот, очевидно, решил, что с ним здороваются, замешкался, растерялся, но тоже протянул руку. Фашист сдернул с него рукавицу, вторую мужчина отдал сам. Другой фашист сдернул с его головы шапку. Всюду слышна была незнакомая речь. Так состоялось наше первое знакомство с фашистами.

Мы вернулись в город и свой дом. Первые два дня жили одни, потому что фашисты заходили, но, видя, что в доме много детей, оставляли нас в покое. А потом поселились несколько человек офицерского состава. Среди них были врач, фельдшер, пастор. Они относились к нам хорошо, потому что мама сумела им объяснить, что её муж врач, а значит, он не стреляет, не убивает. Иногда давали нам, детям, хлеб и даже шоколад, и хотя мама не велела нам у них ничего брать, но мы иногда соблазнялись.

Офицеры стояли в нашем доме дней десять. А затем они съехали и у нас поселились солдаты. Их было много. Нас они согнали в одну комнату, забрали все подушки и одеяла. Вели себя очень грубо. С первых же дней проверили все шкафы и полки, забрали продукты и всё то из вещей, что им попадалось на глаза. Страдали очень от вшей и вечерами нередко приходили в нашу комнату и трясли над керосиновой лампой своё нижнее бельё.

Многое мы узнали от мамы, когда подросли. Она рассказала, что фашисты очень боялись наших партизан. Часто вечером к ним приходили другие солдаты. И когда те стучались, то фашисты заставляли маму идти открывать дверь, а сам шёл с оружием сзади. Если бы это оказался кто-то из наших, то первая пуля досталась бы маме. Среди немцев были два переводчика. Один и них оказался единственным, кто удерживал солдат от насилия и бесчинства. По его совету прятали от солдат двоюродную сестру.

До сих пор с ужасом вспоминаю, как однажды, когда мамы не было дома, фашист завёл меня в их комнату и сделал попытку к насилию. Я ещё ничего не понимала и думала, что дядя решил со мной поиграть, начала его щекотать. Только благодаря этому мне удалось увернуться. Тогда фашист схватил оружие, направил на меня и заставил стать к стенке. Спас меня вошедший переводчик. Он резко ударил по стволу, раздался выстрел и пуля попала в пол. Только много позже, когда подросла, я поняла, что была на краю гибели. На углу Пушкинской и Урицкого, где сейчас "Оптика", была городская библиотека. И большой библиотечный двор через дорогу от нашего дома был обнесён забором. Во дворе фашисты поставили виселицу. Сначала пустая петля, а затем и труп повешенного раскачивался на ветру как раз напротив окна нашей комнаты. Мы старались туда не смотреть, а всё равно было страшно.

И, несмотря на то, что фашисты расправлялись со всеми, кого подозревали в связи с партизанами, какой-то отряд всё-таки действовал. Я не знаю, сколько было партизан, и был ли это отряд, или отдельные разрозненные группы оказавшиеся в тылу врага наших солдат, но от переводчика мама знала, что на железной дороге кто-то вёл подрывную деятельность. Мама почему-то была убеждена, что этот переводчик - наш контрразведчик.

А однажды вечером к нам постучали в окно. Это был бывший мамин одноклассник ЖеняПлотников, одетый в солдатское. Мама впустила его в окно. Они долго разговаривали, а потом он переоделся в папину гражданскую одежду. Мама дала ему салазки и узелок с продуктами. Также через окно он покинул дом. Какова была его дальнейшая судьба, я не знаю.

Моя мама была медсестрой. Больница располагалась на улице Пушкинской, там где сейчас здание "Скорой помощи". Когда в город вошли фашисты, в больнице находились 12 тяжело раненых советских бойцов, не успевших эвакуироваться. Гитлеровцы забили окна и двери досками и под угрозой смерти запретили жителям подходить к зданию. Но моя мама вместе с другой медицинской сестрой Натальей Ивановной Афониной, ежедневно в сумерках перед комендантским часом посещали раненых. Нам самим жилось очень трудно и как маме удавалось выкраивать ещё что-то для бойцов - уму непостижимо. Каждый день она заворачивала в детское одеяло кастрюлю с кашей или ещё какой-то еды, чистые старые простыни для бинтов, некоторые медикаменты, перевязывала свёрток лентой и несла, как будто в нём ребёнок. А Наталья Ивановна исполняла роль бабушки ребёнка. Пока одна отвлекала внимание фашистов, другая отодвигала доску и передавала "ребёнка" раненым бойцам, а они возвращали также завернутую пустую посуду. Так продолжалось месяца, и не было дня, чтобы наши бойцы оставались без помощи.

Перед отступлением фашистов, когда мама с тётей шли на собрание на площадь в пять часов вечера, их кто-то предупредил, чтобы до 11 часов следующего дня покинули город. Мы собрались за 15 минут. Что могла захватить с собой женщина с четырьмя детьми? Конечно почти ничего. Мы шли в село Новопокровское, направляясь в сторону железнодорожной станции. На перекрестке, где улица Урицкого расходится с переулком Урицкого, надо было перейти через дорогу. Там сплошным потоком двигались немецкие громадные машины. Казалось перебежать на ту сторону не было никакой возможности.

У мамы на руках был полугодовалый ребёнок. Она привязала его к себе простыней поверх одеяла, один конец её отдала одному из нас, другой - другому, а меня взяла за руку. И сказала, что если кто поскользнется и упадёт, чтобы не отрывал руку. Так нам удалось проскочить между машинами.

Ночевали у знакомых на станции Жданка, а рано утром двинулись в путь. Почти все жители города шли в этом направлении. Во время этого пути не раз пролетали фашистские самолёты и обстреливали идущих. Когда слышался гул очередного самолёта, мы разбегались в разные стороны по полю и ложились на снег в надежде, что хоть кто-то останется в живых. А когда налёт прекращался, опять сходились к маме, но каждый раз на поле оставался кто-то из горожан. Стоны, крики, плачь. Это ужасно страшно и вспоминать.